Промышленные фильтры Donaldson

Сергей Донской рассказал об экологическом состоянии РФ

Компании, деятельность которых связана с эксплуатацией природных ресурсов, не рвутся оплачивать мероприятия по их восстановлению, но по закону обязаны. В кризис эти расходы особенно обременительны. По этой же причине сокращаются государственные расходы на экологию. Поэтому Минприроды, которое отвечает за использование недр, лесов и водоемов и одновременно за их сохранение, приходится сейчас нелегко. Министр Сергей Донской рассказал о том, как справляется с ситуацией, и о проблемах нефтяной отрасли: в нераспределенном фонде у государства осталось всего 5% недр – если компании сейчас не начнут открывать месторождения, после 2020 г. в России может упасть добыча нефти.

– Достаточно ли финансирование экологических нужд, в том числе со стороны государства?

– Корректно сказать, что здесь уже создалась критическая ситуация. Только потребность в инвестициях в новые объекты инфраструктуры отрасли переработки отходов оценивается примерно в 150 млрд руб., что примерно в 10 раз ниже уровня инвестиций 2015 г. Затраты на внедрение наилучших доступных технологий (НДТ – применяемые в мире технологии на основе самых современных достижений науки и техники и требований в сфере охраны окружающей среды. – «Ведомости») должны составлять от 1,5 до 2,5% ВВП ежегодно, а сегодня это 0,8% от ВВП. Но мы надеемся, что за счет введения новых норм закона об НДТ к 2025 г. они должны подняться до 1,5%.

– Большая часть платежей за негативное воздействие на окружающую среду, за размещение отходов остается в региональных бюджетах. Куда их тратят власти регионов? Нужно ли сделать их целевыми – кажется, так было до 2002 г.?

– Целевое использование природоохранных средств – это действительно проблема. Получая 95% платы за негативное воздействие на окружающую среду, регионы в таком же объеме на охрану окружающей среды их не тратят.

Специалисты министерства проработали вопрос создания экологических фондов для улучшения ситуации с финансированием. Это инструмент, который прекрасно работает в большинстве зарубежных стран, например в США, Германии, Вьетнаме. Мы считаем его очень эффективным в сегодняшних условиях. Он был в свое время отменен в рамках административной реформы, тогда деньги на нужды экологии не направлялись в полном объеме, расходовались неэффективно, так как не было понятной подзаконной базы. Сегодня мы ведем переговоры с Минфином о внесении соответствующих изменений в бюджетное законодательство.

– Лет 5–7 назад пресса много писала об огромных штрафах за загрязнение окружающей среды, теперь тема в основном осталась в специализированных СМИ. Означает ли это, что сильно улучшилась ситуация, меньше нарушений или снизился общественный интерес к проблеме?

– В целом начиная с 2008 г. штрафы повышались постоянно, в среднем по разным статьям КоАПа они увеличились от 3 до 10 раз, а где-то и больше. Например, штрафы за невыполнение обязанности по рекультивации земель увеличились в 30 раз. За нарушения требований по охране недр ответственность возросла в 25 раз до 500 000 руб. За нерациональное использование природных ресурсов – с 80 000 до 1 млн руб. В сфере водных ресурсов штрафы выросли в среднем в 10 раз. При этом вводились и новые составы правонарушений с новыми размерами штрафов – например, при несоблюдении свободного доступа к водному объекту.

В этом году мы подготовили законопроект о повышении штрафов за неисполнение предписаний Росприроднадзора в десятки раз. Кроме того, в Госдуме разрабатывается новая редакция КоАПа, где предусмотрено повышение штрафов по статьям, по которым ранее изменения не вносились. То есть мы все это время ужесточаем административную ответственность соразмерно социально-экономическим условиям. Это дает результаты, Росприроднадзор фиксирует снижение правонарушений.

– Нефтеразливы – одно из самых опасных загрязнений, и оно очень трудно устраняется. Достаточно ли компании делают для решения проблемы или здесь тоже ставка на штрафы?

– Компании недостаточно обновляют изношенные фонды. В ближайшее время планируются поправки в закон «Об охране окружающей среды» и в КоАП: предприятия, ведущие добычу нефти, и организации, деятельность которых связана с риском разлива нефти и нефтепродуктов, должны будут разрабатывать планы по их предупреждению. Также мы вносим в КоАП изменения, которые повышают ответственность за нефтеразливы. У компаний должен появиться стимул тратить больше средств не на выплату штрафов, а на повышение надежности инфраструктуры и эффективности работы тех подразделений, которые отвечают за ее надежность.

Ответственность за нефтеразливы мы планируем ужесточить минимум вдвое. Штрафы предусматриваются в случае отсутствия и невыполнения планов предупреждения разливов нефти, а также за отсутствие или недостоверность сведений о разливе. В первом случае увеличим штраф до 500 000 руб., а за сокрытие факта разлива – до 1 млн руб. Как самая крайняя мера может быть рассмотрена приостановка работы предприятия.

– Сколько штрафов вы собрали в прошлом году?

– Поступления в бюджеты разных уровней от штрафов за различные нарушения в 2015 г. составили 876,6 млн руб., а в 2014 г. – 891,3 млн руб.

– Какие отрасли вызывают опасения не с точки зрения «абсолютного» воздействия, а с точки зрения отставания технологий и недостатка инвестиций в природоохранные мероприятия?

– Ситуация с природоохранными мерами хуже всего там, где управление осуществляется не бизнесом, а муниципальными учреждениями. Это прежде всего ЖКХ. Это очистные сооружения, построенные в 60-е гг. прошлого века, такие же водозаборы, система распределения ресурсов. В этом направлении развитие идет очень медленно, так как накоплен большой объем проблем и о прорывах говорить при их наличии просто невозможно. Сегодня, как я сказал, федеральный бюджет через ФЦП дотирует модернизацию предприятий этого сегмента. Если говорить об абсолютных показателях по негативному воздействию, то ЖКХ также занимает первую строчку по загрязнению поверхностных водных объектов.

Если говорить об объемах природоохранных инвестиций, то это 158 млрд руб. в год. Самый больший уровень инвестиций осуществляют предприятия обрабатывающей промышленности, за ними – добыча металлов и следом – производство нефтепродуктов и металлургия. Также большая доля инвестиций от сферы добычи полезных ископаемых.

Мусорный вопрос

– В ЖКХ одна из самых болезненных проблем – сбор и сортировка мусора. Контейнер для сортировки перед зданием Минприроды скорее экзотика, а не повсеместное явление. Почему буксует программа сортировки мусора?

– Конечно, переработка раздельных коммунальных отходов более эффективна экономически. Предприятия, которые ориентированы на переработку вторичного сырья, заинтересованы в том, чтобы оно поступало к ним однородным. Несортированный мусор можно только уничтожать или захоранивать.

Раздельный сбор мусора в России станет нормальной практикой. Сейчас решение о раздельном сборе мусора принимают муниципальные образования. Понятно, что для этого должна быть создана инфраструктура – сортировочные комплексы, перерабатывающие заводы. Это требует ресурсов и времени, а также соответствующего объема мусора. Некоторые регионы говорят нам, что им недостаточно мусора для строительства завода. Они готовы даже привозить мусор из других регионов. Этой осенью должны быть утверждены территориальные схемы по обращению с отходами в каждом регионе. Затем эти схемы будут оптимизированы и масштабированы, мы получим общую картину по стране, возможность сделать укрупненные межрегиональные схемы, чтобы снизить затраты региональных бюджетов, наиболее эффективно выстроить потоки мусора.

С этого же года мы будем собирать экологические платежи, которые пойдут на строительство необходимой инфраструктуры – заводов, полигонов. При этом приоритет, конечно, переработка ТКО (твердых коммунальных отходов), а не захоронение и не сжигание.

– Территориальные схемы планировалось утвердить в сентябре?

– Да, но в сентябре уже не получится – регионы еще не справились со своей частью работы.

– Как обстоят дела с концессиями в секторе мусоропереработки? Кажется, эти проекты не идут. Почему?

– Этот вопрос находится в зоне ответственности Минстроя. Но я могу сказать, что концессии в ЖКХ работают эффективнее муниципального управления и этот механизм необходимо использовать.

– В некоторых странах на месте мусорных полигонов, например, строят площадки для гольфа.

– Правильно. Более того, в Японии мусор использовался для формирования целого острова для развития городской территории – знаменитый остров Мечты в Токийской бухте. Но в отличие от маленькой по площади Японии в советское и постсоветское время наша страна теряла гектары земли, предназначенной под полигоны. Сейчас ситуация уже меняется. Как минимум рекультивируются старые полигоны, пусть и не под площадки для гольфа. К примеру, у нас в Сочи был рекультивирован Адлерский полигон – это, несомненно, улучшило рекреационные возможности главного курорта страны.

– Есть отходы, с цивилизованным сбором которых жители могли бы помочь. В Москве есть пункты по приему батареек, но достаточно ли сейчас заводов для их переработки? Или, например, почему в России до сих пор нет аппаратов по приему бутылок, банок за деньги, как за рубежом?

– В России пока один завод по переработке батареек – в Челябинске. Он справляется. Если объемы возрастут, то будут строиться новые заводы. Государство ориентировано содействовать строительству сложных предприятий по переработке.

Что касается приема бутылок за деньги – это было организованной практикой в СССР, сейчас создаются условия для ее возобновления. С 2016 г. был веден экологический сбор: у производителя и импортера товара появляется обязанность либо перерабатывать самостоятельно товары после утраты потребительских свойств, либо платить.

Очень многие производители готовы сами перерабатывать. Но откуда взять отходы? За счет залоговой стоимость продукции – это когда люди платят за готовый продукт, в цене которого уже заложена цена за тару. То есть мы купили дороже бутылку воды, потом бутылку сдали и, по сути, вернулись к первоначальной стоимости. Фактически это финансовый инструмент. Сейчас в России есть все для того, чтобы этот механизм заработал: у производителей появилась обязанность перерабатывать отходы самостоятельно или платить экологический сбор. Со временем это приведет к тому, что торговые сети будут закладывать в цену товара стоимость тары и устанавливать фандоматы (аппараты по приему возвратной тары). Пока мы обсуждаем с рядом крупных государственных банковских структур возможность использования пунктов для сбора отдельных видов тары.

– О каких компаниях идет речь?

– Сбором могут заниматься, например, «Почта России» совместно с Почта-банком. Но пока это в большей степени идеи. Компании должны сами проявить заинтересованность.

Уровень опасности

– Какие регионы, на ваш взгляд, в плане экологии сейчас безопасны для проживания и наоборот?

– Если исходить из абсолютных показателей по загрязнению воздуха – а это основной фактор, влияющий на здоровье людей, – то наихудшая ситуация в Москве, Норильске, Иркутске, Чите, Дзержинске, Красноярске, Екатеринбурге, Челябинске, Магнитогорске.

Совсем недавно собирались с представителями мегаполисов. Я попросил выделить ключевые факторы, которые влияют на экологию города. Представители одних регионов говорили о том, что основное внимание нужно обратить на выбросы от производственных объектов, других – о необходимости снижать выбросы от автомобильного транспорта. Были и другие мнения. Главное – что проблемами экологии города и региональные, и муниципальные власти стали заниматься. Мы планируем в ноябре опубликовать экологический рейтинг городов, который ежегодно готовим совместно с EY. Надеемся, что это хороший ориентир для регионов. Его цель не только в оценке абсолютных показателей – текущей ситуации с точки зрения загрязнения воздуха или водных объектов, – но и в оценке ее динамики и мер, которые принимают муниципальные власти. У нас в прошлом году первой стала Москва, хотя очевидно, что загрязнение воздуха от автотранспорта здесь очень высокое. Специалисты оценили ряд решений столичных властей, в том числе по развитию общественного транспорта, дорожному строительству.

Незаконные стройки

– Как защитить заповедники и просто природоохранные зоны от беспредела застройщиков и чиновников? Правдами и неправдами выдаются разрешения на застройку. Минприроды способно повлиять, можно привести примеры?

– Давайте начнем с того, что существуют федеральные и региональные особо охраняемые природные территории (ООПТ). Федеральные – это около 3% территории страны – труднодоступны, зачастую вдали от инфраструктуры. Конечно, бывают попытки захвата территорий федеральных национальных парков – на Куршской косе, Лосином Острове, в Прибайкальском парке. Но это чрезвычайно редкие случаи, нарушения обнаруживаются на стадии начала строительства. В борьбе с такими нарушителями закон полностью на нашей стороне, и мы добиваемся прекращения строительства, возмещения ущерба и т. д. через суд или через органы прокуратуры. Случай единичный – муниципальные власти пытаются использовать охраняемые федеральные территории для строительства в социальных целях: строят коттеджи для социально необеспеченных слоев населения. Это касается г. Себежа и Себежского национального парка, который включает в себя город. Мы запретили строить эти объекты, хотя ситуация взрывоопасная: город в границах национального парка не дает возможности для территориального развития, расширения строительства жилья и иных объектов. Город нужно исключать из территории национального парка. Против выступают общественные организации.

Что касается региональных ООПТ, то они меньше по площади, но их очень много – около 13 000, это более 8% территории страны. Действительно, проблема существует: предприниматели и частные лица пытаются построить, как правило, жилье в красивых, живописных, уютных местах. При этом мы смогли внести изменения в закон «Об охраняемых природных территориях», и с января 2014 г. региональные власти не могут изменить границы и режим охраняемых территорий без согласования с Минприроды. Безусловно, это позволило предотвратить отчуждение таких зон. Ситуация с Волго-Ахтубинской поймой (Волгоградская обл.), Южным побережьем Невской губы (Санкт-Петербург), Дмитриевским заказником (Белгородская обл.) – таких примеров масса.

– Есть свидетельства, что уникальный Никитский ботанический сад в Крыму в плохом состоянии. Это так? Есть ли невосполнимые потери? Есть ли деньги на восстановление?

– А это как раз охраняемая территория регионального значения. К сожалению, до воссоединения с Россией за десятилетия в Крыму накопилось большое количество проблем, связанных с территориальной охраной природы. Сейчас мы постепенно выправляем ситуацию. Кстати, до конца года в федеральную собственность будет передано пять заповедников в Крыму и два морских заказника. Это Крымский, Ялтинский горно-лесной, Карадагский, Казантипский и Опукский заповедники. Плюс морские заказники «Каркинитский» и «Малое филлофорное поле», они находятся у северо-восточного побережья полуострова. Это повышение статуса охраны.

Углубление в недра

– Недавно Роснедра провели аукцион на небольшой участок в Якутии с неподтвержденными запасами. Но там развернулась настоящая борьба: стартовый платеж был превышен в 161 раз. Как вы считаете, почему компании сейчас так активны?

– Сегодня можно констатировать дефицит участков недр нераспределенного фонда, с крупными запасами и хорошей инфраструктурой. Около 95% недр уже распределено, т. е. мы подходим к финальной черте в лицензировании. Поэтому компании активно участвуют в тендерах, чтобы прирастить запасы. Еще одно направление – освоение участков с трудноизвлекаемыми запасами. Но это скорее ориентир на будущее, поэтому участие в аукционах сейчас – наиболее эффективный способ получить месторождения или участки с высоким потенциалом открытия.

– То есть компании готовы платить большие деньги даже за участок с ресурсами углеводородов?

– Да. Многие компании оценивают тот или иной участок как достаточно перспективный для будущего открытия.

– Аукцион на Эргинское месторождение не раз переносился. В чем причина задержки?

– Я бы не сказал, что это задержка. Любой аукцион, особенно по крупному месторождению, требует подготовки необходимых условий. Все идет в рабочем режиме. Мы подготовили условия, вышло соответствующее распоряжение правительства – оно предусматривает переработку сырья на территории России, ускоренный ввод этого месторождения, так как оно находится в удобном месте с точки зрения логистики. С другой стороны, есть дополнительные условия, которые предлагают отдельные участники рынка. Мы их рассмотрели, но поддержали точку зрения, что дополнительные обременения не нужны.

– В этом году успеете провести?

– Планируем, что в 2016 г. состоится.

– Нужны ли эти обременения? Например, если бы не было требования о переработке всей нефти в России для тендера на Эргинское месторождение, интересантов было бы больше, соответственно, это увеличивало бы шанс получить больше.

– Данное обременение не снижает интереса компаний к Эргинскому месторождению. При этом, исходя из условий, которые были обозначены, мы считаем, что доход государства в целом будет больше и раньше, чем обычно, поскольку предусмотрен ускоренный ввод.

– Новые условия в распоряжении правительства не появились?

– Нет. Мы ориентируемся на документ, который был подписан.

– После того как будет продано Эргинское месторождение, какие следующие? Например, Назымский и Ай-Яунский стоят в очереди?

– Как я сказал, сегодня реализуются объекты со все более сложными условиями: запасы, их качество, логистика, изученность. Назымский и Ай-Яунский – сложные участки, где требуется применение технологий по извлечению трудноизвлекаемых запасов, которые не всегда есть на рынке, иногда их нужно отрабатывать. В 2015 г. Назымский уже выставлялся на аукцион, была подана одна заявка. По правилам он был признан несостоявшимся. Мы планируем сейчас выставить эти участки на конкурс. Было бы неплохо, если бы пришел инвестор, может быть, даже иностранный инвестор, с опытом разработки трудноизвлекаемых запасов и технологиями. Это будет приветствоваться.

– Когда может состояться конкурс?

– До конца года в плане лицензирования Роснедр он стоит.

– Не кажется ли вам, что иногда конкурсы и аукционы, главным образом на крупные месторождения, по сути, заточены под одного претендента, так как только он отвечает тем требованиям, которые были установлены? Например, история с Гавриковским месторождением. Опять же это приводит к снижению конкуренции.

– Любой конкурс – это конкурирование не по деньгам, а по условиям. Когда мы прописываем условия конкурса, предполагаем, что будут решены сформулированные правительством задачи социально-экономического развития, реализованы сложные природоохранные проекты. Для аукциона ключевая задача – получить максимальный доход через разовые платежи. Иногда дополнительные условия прописываем и для аукциона, пример – как раз Эргинское месторождение. Но здесь конкуренция не снижается. Поэтому правительство может в ряде случаев ставить перед недропользователем конкретные задачи, но они точно не сформулированы под компанию, скорее – под регион или решение какой-то конкретной проблемы. Государство вправе так делать, хотя мы приветствуем все-таки аукционную форму. В подавляющем большинстве случаев Роснедра проводят аукционы.

– Как идет процесс актуализации лицензий?

– Актуализацией лицензий мы занимаемся второй год по поручению президента. В декабре должны ее завершить. Это разовая актуализация. Она необходима, чтобы привести все лицензии в одно измерение. На сегодняшний день по углеводородам актуализировано 80% лицензий, по твердым полезным ископаемым – 70%. После завершения процесса у нас будет хорошая база для ввода новой классификации, новых принципов по обороту геоинформации.

– Планы компаний серьезно смещаются?

– В ряде случаев – да. С учетом сегодняшних условий, конъюнктуры компании вышли с инициативой сместить на 1–3 года сроки работ на шельфе. Следует учитывать, что в предыдущие годы компании выполнили, а иногда перевыполнили объемы по сейсморазведке в разы. Поэтому мы работы сдвинули. При этом сейчас активно идет работа по импортозамещению. Ранее ряд экспертов выражали неуверенность относительно возможности строительства инфраструктуры для шельфа. Я считаю, что как раз сейчас есть возможность это сделать с учетом сдвига сроков. Есть возможность создать необходимые мощности для строительства техники для таких проектов.

– Год назад мы с вами говорили о влиянии санкций на освоение шельфа, необходимости самим строить суда, оборудование. Есть сдвиги?

– За год многое изменилось, сдвиги есть. Идет строительство верфей, в ряде случаев компании заложили задел для этого. С другой стороны, многие уже не так скептически относятся к возможностям отечественной промышленности. Многие увидели рынок, увидели направления, по которым идет развитие отрасли. В свою очередь, государство занимает активную позицию – принимает различные меры стимулирования и поддержки проектов.

– Как вы считаете, мы сильно отстали в освоении шельфа? Когда начнется полномасштабная коммерческая добыча в Арктике?

– Добыча на шельфе Арктике идет сейчас только на одном проекте – Приразломном месторождении. Конечно, здесь есть смещение сроков, но это не является критичным. В таком крупном проекте, как шельф, практически невозможно определить дату начала полномасштабной добычи. Невозможно сказать, что к 2029 г. мы запустим все проекты, понятно, что будут сдвиги, какие-то сложности. Но изначально, когда в 2012 г. планировали освоение шельфа, закладывали, что основной объем добычи будет после 2030 г. Пока эти планы не пересматривались. Работа на шельфе сложная и требует больших инвестиций. Мы шельф рассматриваем как резерв, который будем развивать.

– Планируется ли вернуться к идее доступа частных компаний на шельф?

– Такого ажиотажа, который был в 2012–2013 гг., сейчас нет. Это вполне естественно с учетом конъюнктуры, цен на нефть. На сегодняшний день вопрос скорее не в доступе, а в том, как госкомпании выполняют условия лицензий. Эта тема является ключевой. Мы распределили более 80% шельфа. Ключевая задача – обеспечить выполнение условий, которые прописаны в выданных лицензиях. Мы вышли с инициативой в правительство заморозить лицензирование. Но с оговоркой: если у госкомпаний есть общие интересы на какой-либо участок, он будет выставлен на аукцион. Дабы «Газпром» и «Роснефть» не ломали копья, а вместо этого померились кошельками. Сейчас обе компании претендуют на Мурманское месторождение.

– На какой срок будет заморожено лицензирование на шельфе?

– Пока мы это оцениваем. Думаю, на ближайшие год-два точно.

– В этом году компании перешли на новую классификацию запасов. Какой итог, что говорят компании?

– Это масштабная работа – переход на новую классификацию происходит раз в 30 лет. Компании в целом готовы работать по новой классификации, но ситуация не без сложностей. Для компаний это в какой-то мере изменение менталитета. Раньше за запасы отвечали геологи. Сейчас с учетом того, что в новой классификации основной акцент сделан на проектную документацию, экономику проектов, к вопросу постановки запасов на баланс подключаются технологи и экономисты. Переход на новую систему требует проведения большого объема работы. Поэтому для перехода на эту классификацию предусмотрен период в шесть лет, т. е. до 2022 г.

Сейчас наша новая классификация по углеводородам рассматривается для интеграции ее с классификацией ООН 2009 г. И в сентябре она может пополнить список, куда уже входит пять классификаций других стран, интегрированных с классификацией ООН. Это достаточно большой успех.

– А что это дает нашим компаниям?

– Они смогут использовать классификацию для оценки эффективности, для оценки месторождений финансовыми институтами, банками и т. д. В целом возможно использование классификации для международных сделок, но это скорее в перспективе.

– Россия подала заявку в ООН на расширение шельфа в Арктике. Каковы шансы, что ее одобрят?

– Заявку мы подали в прошлом году. В этом году в феврале я ее представил на комиссии ООН. Недавно ее подробно обсуждали в подгруппе. Рассмотрение заявки займет достаточно долгий период. Предыдущие заявки, например, рассматривались 3–5 лет. Мы более 10 лет собирали данные о территории, было проведено девять экспедиций. Эти данные подтверждают континентальную природу хребта Ломоносова, поднятия Менделеева, Чукотского плато. Обоснованность нашей позиции подтверждается выдержанностью осадочного чехла, непрерывностью и выдержанностью глубинных слоев. Все проведенные работы подтверждают, что территория, на которую мы претендуем, – это продолжение нашего континентального шельфа.

– Эта территория содержит много ресурсов нефти и газа?

– Мы претендуем на территорию площадью 1,2 млн кв. км. Эксперты оценивают ресурсы в 5 млрд т углеводородов. Это не много. Для сравнения: весь объем ресурсов углеводородов в стране – около 200 млрд т. Конечно, кроме нефти и газа территория содержит и другие виды ресурсов.

– В отношении Южно-Киринского месторождения «Газпрома» были введены санкции. Как это повлияло на сроки и планы по освоению месторождения?

– Могу сказать, что «Газпром» продолжает успешно работать на месторождении. Бурение запланировано на 2017 г., ввод месторождения в эксплуатацию – на начало 2022 г. Изменения в лицензию не вносились.

В целом рынок услуг по бурению и морским судам американскими компаниями не ограничивается – есть, например, китайские компании, которые с «Газпромом» сотрудничают. Сотрудничество со странами АТР вообще правильное направление с учетом географии проекта.

Кроме того, у компании есть и свои буровые, и свои суда, и дополнительно планы по импортозамещению.

– По условиям тендера на Сухой Лог у государства останется 25%. Зачем потребовалось это условие? Означает ли это, что государство тоже будет инвестировать?

– Нет, государство инвестировать не будет. Государство будет контролировать процесс освоения месторождения. Я сам летал на месторождение. Оно интересное и перспективное – в регионе, где давно ведется золотодобыча, но где еще необходимо решать социальные, экономические вопросы. В перспективе эти 25% государство может продать, но по более высокой цене за счет того, что месторождение будет капитализировано, так как там наверняка будут сделаны интересные открытия после геологоразведки.

– Правда, что выставить на аукцион месторождение просил гендиректор «Ростеха» Сергей Чемезов?

– Руководитель «Ростеха» высказывал свою заинтересованность. Но на самом деле заинтересованных компаний намного больше. Не все компании публично озвучивают свой интерес.

Планы «Росгеологии»

– Несколько лет назад вы возглавляли «Росгеологию». Как вы видите перспективы развития компании? Стала ли она той компанией, которой задумывалась изначально?

– Многие сомневались, что получится собрать вместе большое количество разрозненных, сложноуправляемых геологических предприятий. На первом этапе была задача консолидировать 37 предприятий. Очень многие из них были убыточными. Например, долг «Иркутскгеофизики» составлял 1,5 млрд руб. Финансовое положение «дочек» «Росгеологии» удалось улучшить. Сама компания увеличила объем работ. Компания создавалась для активизации работы по воспроизводству минерально-сырьевой базы. И сейчас готовится к реализации крупных проектов не как сервисная компания, а как компания геолого-разведочная, задачей которой является открытие месторождения. Компания вышла на международные рынки. Начала работу в Судане, Египте, Алжире, Индии, Пакистане, ЮАР.

– Есть ли планы провести IPO, привлечь частных инвесторов?

– В ближайшей перспективе мы этот шаг не рассматриваем. Сначала надо провести все реорганизационные мероприятия.

– Что предусматривает долгосрочная стратегия «Росгеологии»?

– К 2020 г. «Росгеология» должна стать эффективным государственным холдингом, выполнять весь спектр услуг геологоразведки и занимать не менее 20% в денежном выражении от объема российского рынка.

Будет ли чистая вода

– Ухудшается ли состояние природных водоемов в России? Как боретесь за чистую воду и против обмеления?

– В целом в России начался 10-летний цикл маловодья – так говорят специалисты. Это сказывается на многих объектах, не буду их сейчас перечислять. Это естественные причины, в том числе связанные с изменением климата. Что касается уровня загрязнения, то он, к сожалению, существенно не изменился. Ухудшение вод происходит в Чите, Красноярске, в нижней Волге и отдельных реках Кольского полуострова.

Сегодня мы софинансируем в рамках ФЦП 50 инвестиционных проектов общей стоимостью 110 млрд руб.

Мы установили также льготы по плате за негативное воздействие при внедрении НДТ в водосбережении, очистке сточных вод, переработке жидких отходов.

Еще одно системное решение, позволившее стимулировать бизнес, – принятие ФЗ «О водоснабжении и водоотведении». Закон обязывает все крупные предприятия, сбрасывающие свои стоки в городские сети, строить локальные сооружения. При этом они могут зачесть затраты на природоохранные мероприятия в счет платы за негативное воздействие на водные объекты.

– Расскажите об экологической ситуации на Байкале. Говорят, что озеро болеет, падает уровень воды. Что делается для решения проблем?

– В эту зиму-весну и в 2015 г. уровень опускался ниже установленного минимального уровня в 465 м. Сейчас он растет – прежде всего благодаря осадкам. В целом мы видим позитивную тенденцию: сейчас уровень воды в озере выше, чем в прошлом году, на 10 см. Но наша задача – обеспечить устойчивый уровень воды зимой и весной. На Байкале еще много других проблем, которые нужно решать. Одна из них – это ликвидация накопленного ущерба, в том числе в связи с закрытием в 2013 г. Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Кроме того, существует проблема с очистными сооружениями, ликвидацией отходов и т. д. Местные власти принимают для этого меры, которые были заложены в ФЦП 2012–2020 гг. Но темпы пока недостаточны. С учетом того, что задач меньше не становится, скорее всего действие ФЦП будет распространяться и за пределы 2020 г., потому что все проблемы Байкала за оставшиеся четыре года решить невозможно. Приложим все усилия, чтобы Байкал был здоровым.

– Государственное финансирование увеличится?

– Сейчас по всем ФЦП – не только природоохранного назначения – идет сокращение объемов финансирования. Наша позиция в том, что приоритетные направления должны финансироваться в полном объеме.

Будут ли могучие леса

– Как у нас обстоят дела с восстановлением лесов? Из-за вырубки лесов, пожаров лесные ресурсы понемногу утрачиваются.

– Рубка леса в ряде случае необходима для его обновления. Этого ресурса в России много, но за последнее время объемы рубки увеличиваются. А значит, нужно увеличивать объемы восстановления. Сейчас подготовлен план для работы в этом направлении. Мы разработали изменения в Лесной кодекс, которые усиливают ответственность всех участников лесопользования в части проведения лесовосстановительных работ. Как вы знаете, сегодня существует процедура перевода лесных земель в иные земли, например промышленности – под строительство линейных объектов. В одночасье лес, занимающий физически значительные площади, в документах превращается в строительную площадку. Но кто компенсирует физическое выбытие лесных площадей? Мы планируем в этих случаях обязать компании проводить лесовосстановление. Причем мы предложили монетизировать эти обязательства. Предлагается три варианта: или восстанавливаешь самостоятельно, или нанимаешь специальную структуру, которая этим занимается, или перечисляешь государству средства на восстановление.

– Достаточны ли темпы восстановления леса?

– Если сложить площади лесов, которые пострадали от пожара, рубок, различных болезней лесов, то объемы восстановления пока недостаточны. Они сопоставимы с теми, что были в 2011–2012 гг., но при этом объемы рубок увеличились. Сейчас объем лесовосстановления – это ежегодно более 800 000 га. При этом с учетом рубок (в том числе под линейные объекты – ЛЭП, трубопроводы, дороги и т. п.), пожаров, гибели от вредителей каждый год выбывает порядка 1 млн га. Таким образом, дефицит составляет около 20%, и он накапливается с 2008 г. Большая часть дефицита при этом приходится на труднодоступные, удаленные территории либо на площади под строящимися объектами инфраструктуры.

– Специалисты, с которыми мы говорили, считают, что Россия отстает по технологиям, это касается и заготовки древесины, и лесовосстановления. Так ли это? Каковы перспективы решения проблемы?

– Если сравнить ситуацию с другими лесными странами, то в Скандинавии, например, баланс рубок и восстановления значительно лучше, чем у нас, так как используется модель интенсивного лесопользования и выборочных рубок. А США и Канада уступают нам и по качеству, и по объемам лесовосстановления в том числе потому, что леса находятся в частной собственности и лесовосстановление не вменено в обязанности собственникам. Мы используем ту же технику для заготовки древесины, что и другие страны, поэтому здесь нисколько не уступаем. Что касается лесовосстановления, то нам действительно нужно шире использовать современную технику и технологии.

Глобальные проблемы климата

– Расскажите о Парижском соглашении, в прошлом году пришедшем на смену Киотскому протоколу. Было ли России полезно участие в Киотском протоколе, оправдались ли ожидания? Какова политика относительно Парижского соглашения?

– Мы подписали соглашение. Это был осмысленный шаг. Мы понимаем, что климат меняется, причем в нашем стране повышение температуры идет ускоренными темпами: в 2016 г. мы фиксировали рост почти на 4 градуса. С 1990 г. в 4 раза возросло число опасных природных явлений. В мире изменение климата может привести к неконтролируемым миграционным потокам, распространению смертельных болезней и другим социальным бедам, не говоря об экономических потерях. Поэтому мы приняли участие в подготовке Парижского соглашения и в апреле этого года подписали его.

Соглашение не устанавливает конкретных количественных показателей по снижению выбросов парниковых газов. Но это не значит, что мы не можем сами устанавливать меры национального регулирования. И сегодня мы прорабатываем вопрос по выбору российской модели. Что касается Киотского протокола, то это позитивный опыт для нас, вне всякого сомнения. Нам удалось вовлечь в его реализацию ключевые отрасли экономики. По независимым оценкам, мы вышли на 2-е место в мире по использованию инвестиционных механизмов, заложенных в документе. В соответствии с Киотским протоколом были сформированы российская система оценки выбросов парниковых газов и реестр углеродных единиц. В течение первого периода действия протокола Россией было реализовано свыше 100 проектов по сокращению выбросов. Накопленное сокращение выбросов с 1990 по 2011 г. составило 34 млрд т эквивалента углекислого газа. Эта величина превышает совокупный выброс парниковых газов в развитых странах – членах конвенции.

В подготовке интервью участвовала Наталия Жукова

https://www.vedomosti.ru/business/characters/2016/08/30/655043-sergei-donskoi